98.

Сантури и его подручные собрались в кофейне квартала Касем. Проведав об этом, Аджадж созвал своих людей в кофейне Рифаа. Вскоре это стало известно всей улице, и жителей объяла тревога. Место на границе кварталов Касем и Рифаа обезлюдело, все торговцы, нищие и мальчишки попрятались, лавки и окна домов позакрывались.

Сантури, окруженный своими людьми, вышел на улицу. Аджадж двинулся ему навстречу. От взаимной злобы и ненависти накалился, казалось, сам воздух, достаточно было искры, чтобы вспыхнул пожар. Какой то добрый человек крикнул с крыши дома:

– Мужчины, что вас так разгневало? Одумайтесь, прежде чем прольется кровь!

Аджадж, стоя лицом к лицу с Сантури, при общем грозном молчании проговорил:

– Мы не гневаемся, у нас нет причин для гнева.

– Ты нарушил законы товарищества, – ответил ему Сантури.

– После того что ты сделал, ты не можешь оставаться футуввой.

– А что я такого сделал?!

– Ты встал на защиту человека, бросившего мне вызов!

– Этот человек всего лишь женился на одинокой девушке, потерявшей отца. Я же выступаю свидетелем на всех свадьбах в квартале Рифаа.

– Какой он рифаит! – презрительно кинул Сантури. – Никто не знает его отца, даже он сам. Его отцом могу оказаться я, или ты, или любой нищий с этой улицы.

– Но сейчас он живет в моем квартале.

– Только потому, что там нашелся пустой подвал!

– Ну и что? Сантури, не выдержав, заорал, брызгая слюной:

– Ты понимаешь, что нарушил законы товарищества?!

– Не кричи, муаллим, не стоит нам, как петухам, наскакивать друг на друга из за такого пустяка.

– Это не пустяк! Аджадж таким тоном, словно он отдавал своим людям приказ приготовиться, произнес:

– О Аллах! Дай мне терпение!

– Осторожней, Аджадж, не забывайся!

– Будь проклята трусость!

– Будь проклят твой отец! И вот уже взметнулись в воздух дубинки, как вдруг раздался грозный голос:

– Позор вам, мужчины! Все обернулись и увидели муаллима Саадаллу, главного футувву улицы, который появился со стороны квартала Рифаа и остановился на границе двух кварталов.

– Опустите дубинки! – приказал он. Дубинки опустились вниз, как головы молящихся. Саадалла, переводя взгляд с Сантури на Аджаджа, продолжал:

– Сейчас я не хочу никого слушать. Расходитесь с миром. Недостойно мужчин затевать драку из за женщины!

Противники молча разошлись, и Саадалла вернулся к себе домой.

Арафа и Аватыф из своего подвала наблюдали за тем, что происходит на улице, и не верили, что ночь эта пройдет мирно. Лица их были бледными, сердца трепетали, и в горле пересохло. Они немного перевели дух, лишь когда услышали повелительный голос Саадаллы. Глубоко вздохнув, Аватыф промолвила:

– Как жестока жизнь!

Чтобы успокоить ее, Арафа, ткнув пальцем в свою голову, сказал:

– Мозги у меня работают не хуже, чем у Габаля и чем у великого Касема!

– Надолго ли это затишье? – отозвалась Аватыф, с трудом переводя дыхание.

Арафа с наигранной беспечностью привлек ее к своей груди.

– Если бы все жены и мужья были счастливы, как мы! Аватыф положила голову ему на плечо, прошептав:

– Хотелось бы знать, чем все это окончится. – Ни одному футувве нельзя доверять, – признался Арафа.

– Я знаю это, – подняла голову Аватыф, – и рана в моей душе не заживет до тех пор, пока я не увижу его поверженным.

Арафа понял, что она говорит о Сантури. Глядя жене в глаза, он стал объяснять:

– В твоем положении месть – это долг. Но, отомстив, мы не достигнем желаемого. Ведь нам угрожает не просто жестокость Сантури. Миру и спокойствию нашей улицы угрожает жестокость всех футувв. Если мы одолеем Сантури, кто поручится, что завтра к нам не прицепится Аджадж или Юсуф? Пока не обеспечена безопасность всем, никто не может чувствовать себя в безопасности.

Аватыф слабо улыбнулась.

– Ты хочешь уподобиться Габалю, Рифаа и Касему?

Арафа, не отвечая, поцеловал жену в голову и ощутил исходивший от ее волос запах гвоздики. Аватыф продолжала:

– Но ведь их благословил сам владелец имения, наш дед.

– Наш дед! – с досадой воскликнул Арафа. – Каждый несчастный на нашей улице взывает, как взывал твой отец: «О Габалауи!» Но ты когда нибудь слышала, чтобы внуки, живя рядом с домом деда, ни разу не удостоились видеть его? Слышала ли ты когда нибудь, чтобы владелец имения разрешал творить произвол на своих землях и не пошевелил при этом пальцем?

– Но ведь он так стар!

– Что то я не слышал, чтобы человек мог так долго жить, – с сомнением заметил Арафа.

– Говорят, на рынке Мукаттам живет человек, которому уже сто пятьдесят лет. Господь наш всемогущ!

– Волшебство тоже всемогуще, – подумав, ответил Арафа.

Аватыф посмеялась над мужниным хвастовством и, постучав пальчиком но его груди, проговорила:

– Твое волшебство способно лишь вылечить глаз.

– Его возможности неисчислимы!

– Как же мы беспечны! – спохватилась Аватыф.– Болтаем о том о сем и забыли об опасности!

Арафа, увлеченный своими мыслями, не обратил внимания на ее слова.

– Когда нибудь мы покончим с футуввами,– говорил он. – Тогда мы снова начнем строить дома и досыта накормим всех жителей нашей улицы.

– Боюсь, что этого не случится до самого Судного дня! Глаза Арафы мечтательно затуманились.

– Эх, если бы все были волшебниками!

– Касем установил справедливость без всякого волшебства.

– Она недолго просуществовала. А сила волшебства не кончается. Не пренебрегай волшебством, моя кареглазая. Оно так же важно, как наша любовь. И так же дает начало новой жизни. Но чтобы проявилось все его могущество, нужно большинству людей стать волшебниками!

– Как же этого достичь? Арафа долго думал, прежде чем ответить:

– Надо установить справедливость, выполнить заветы деда, избавить людей от тяжкого труда и обучить их волшебству.

– Значит, наша улица станет улицей волшебников? Но как же добиться выполнения десяти заповедей, если дед наш прикован к постели и, наверное, не может уже поручить это дело кому нибудь из внуков?

Арафа посмотрел на жену странным взглядом.

– А почему бы нам самим не пойти к нему?

– Разве ты можешь войти хотя бы в дом управляющего? – рассмеялась Аватыф.

– Нет, конечно, но, возможно, мне удастся войти в Большой дом.

– Славная шутка! – Аватыф легонько ударила мужа по руке.– Только сначала хорошо бы убедиться, что нашей жизни ничто не грозит.

– Если бы я был просто шутником, – с таинственным видом проговорил Арафа,– я бы сюда не вернулся.

Что то в его тоне встревожило Аватыф, и она подозрительно спросила:

– Уж не собираешься ли ты и вправду это сделать? Арафа не ответил.

– Ты только вообрази, – продолжала Аватыф, – что будет, если тебя схватят в Большом доме!

– А что странного в том, что внук зайдет навестить деда?

– Скажи, что ты шутишь! О боже! Почему ты так серьезен? Зачем тебе ходить к нему?

– Разве не стоит рискнуть, чтобы увидеть его?

– Эти слова случайно сорвались с твоего языка, а теперь ты уже обдумываешь их всерьез.

Арафа погладил жену по руке, успокаивая ее.

– Я обдумываю это с тех пор, как вернулся на нашу улицу.

– Почему ты не хочешь жить спокойно? – умоляюще спросила Аватыф.

– Если бы это было возможно! Но они не дадут нам жить спокойно. Мы сами должны позаботиться о своей безопасности.

– Тогда нам нужно бежать с улицы.

– Зачем мне бежать, если я владею волшебством?! Голос Арафы звучал твердо и упрямо. Он с нежностью обнял Аватыф и шепнул ей на ухо:

– Мы еще не раз поговорим обо всем, а сейчас успокойся.